Актриса Яна Иртеньева из Москвы — гость киноклуба

2 июня 2016 года в клубе Бейт Оле состоялось не совсем обычное заседание киноклуба «Кино без попкорна».

Необычное уже тем, что в гостях у клуба была замечательная актриса Яна Иртеньева. Замечательная не потому, что она дочь Игоря Иртеньева, тоже, разумеется присутствовавшего в клубе, а сама по себе.

Фабула фильма — один день жизни молодого Антона Чехова и его семьи в неторопливой обстановке загородной дачи.

Каждый кадр этого фильма наслаждается созерцанием русской, «левитановской» природы с ее светлыми тонами, зеленым лугом, мирной речкой, залитыми солнцем тропинками, не темной опушкой леса, желтоватым крестьянским палисадником…

Ах, конечно гранатового, а не красного! Я смотрю на эту фантастическую сцену с протуберанцами любви, а в голове начинает неотвязно стучаться фраза: «Цвет граната».

Да, цвет граната! Конечно же, именно Параджанов открыл его таинственную сущность. Гранатовый цвет замедляет действие, останавливает время, он — цветовой киносиноним театральной паузы: когда экран заполнен гранатовым цветом, может ничего не происходить, это происходит он — цвет граната.

Тогда неверно было бы спросить, о чем этот фильм? Тогда предлог «о» становится лишним, ведь он — отграничитель смысла, рамка для картины, он — зазор между внимающим и действующим. Гранат и его цвет погружают внимающего внутрь действия, растворяют условности, кавычки и театральность. Персонаж Германа Гессе, художник, оказался в тюрьме, и когда ему надоело там сидеть, он нарисовал пейзаж, где поезд въезжал в горный туннель, сел на этот поезд и уехал с ним, помахав тюремщикам рукой на прощание.

Примерно это я имею в виду, говоря о том, как кино-гранат погружает нас в стихию пленительной любви Дуни к Антону. Может быть, этот фильм для того, чтобы каждый мог снова пережить лучшую любовь своей жизни?

Во время этого кружения Антон Чехов произносит важный для него монолог, а его возлюбленная Дуня не говорит почти ничего, она действует, создавая для своего любимого одновременно ореол и обрамление.

Слова героя нам не особенно важны, мы сразу узнаем знаменитые чеховские реплики, которые некогда были в нас с пафосом вколочены неоконченными пьесами для механического пианино. Кстати, Антон произносит свой монолог не как михалковский персонаж, а так, как можно было бы ожидать от самого Чехова, как мы его представляем: чуть скороговоркой, что-то проглатывая и оставляя не отвеченными заданные вопросы. Впрочем, Дуня с ее необыкновенным платьем… Но о платье позже, а пока поговорим о другом.

Поступлю нахально и дерзко — напишу о том, чего совсем не знаю, о доках, точнее, о театре док. Разумеется, я не раз о нем читал, но вживую не видел ни одного представления.
Зато я знаю, что режиссер фильма Михаил Угаров одновременно режиссер этого занятного театра.

Есть у меня подозрение, что приемы этого театра Михаил Угаров прорастил и в фильме, и я постараюсь, в меру моего понимания, эти узелки отыскать.

Как я понимаю, театр док стремится уничтожить все художественные условности воспроизведения реальности, которую стремятся донести до зрителя такой, какая она есть.

А реальность эта — фактически тексты, и ни что иное.

Так что воспроизведение реальности сводится к зачитыванию со сцены документов (дневников, приказов, твитов и т. д.).

Театр док стремится уничтожить всю вещественность театра, т. е. декорации, костюмы, грим и массу других условностей, которые театр делают театром, и оставить только палку с прибитой кривой табличкой «Театр», а в идеале обойтись и без них. Доведение театра до предельной черты и испытание его в этих минималистских условиях.

Своего рода «Черный квадрат» для театра. Нужно в высшем смысле слова, но, на мой взгляд, невкусно.

Сделавши такое вступление, вернусь к фильму. Сцена цветового взрыва, которая так проняла меня, это всего три минуты экранного времени. Что же еще там происходит? Происходят же там три ряда событий.

Первый ряд я назову бабелевским, имея в виду фразу его персонажа, что тот видел мир, как прекрасный луг, по которому гуляют девушки и кони. В фильме много прекрасной русской природы, красивые молодые люди и девушки (правда, без коней), много и со вкусом купания в речке, прогулок по лесу, видов хозяйской усадьбы (снималось в имении Л.Н.Толстого). Эти кадры не вставные, это не «тургеневские описания природы», это мир и покой, в котором герои, казалось бы, растворены.

Второй ряд я бы назвал «крупный план» (док?). Это те же самые персонажи, члены большой и незадачливой семьи Чеховых, но обрамленные не природой, а своими взаимоотношениями, которые отравляют им жизнь. Мы видим трех братьев и отца, за кадром остаются мать и сестры. Жизнь каждого из них идет как-то невпопад, кроме самого Антона, который, как в реальности, так и в фильме, всех содержит, публикуя бесчисленные рассказы. Этой теме, как семья жрала и почти сожрала начинающего писателя, посвящена пьеса Елены Греминой, которая стала основой сценария фильма.

Михаил Угаров рассказывал, что он захотел сместить акценты с семейного «людоедства» на выяснение более глубокого пласта внутрисемейных отношений. Портреты каждого из персонажей прорисованы прекрасно, они все неповторимы и каждый более или менее узнаваем: с такими людьми нам всем приходилось иметь дело в жизни. Не об этом ли фильм?

Все без исключения актеры первого плана великолепны, второго и третьего плана — абсолютно естественны, и оттого их взаимоотношения, взятые крупным планом, действительно отвратительны.

Именно здесь, я подозреваю, режиссера подвел принцип док. Это ведь сложно — показывать уродство так, чтобы оно становилось эстетически ценным, а не отвратительным.

Режиссер берет уродства героев крупным планом и по энному разу приглашает ими полюбоваться, при том, что принцип док устраняет эстетическую дистанцию, и зритель оказывается один на один с этими гадостями. Антон, единственный адекватный член семейства, и тот долго и с наслаждением рвет крючок из горла пойманного им голавля, вопящего от боли, хоть и неслышно для нас. Остальные же состязаются в достоевщине, в том, что мы обычно называем комплексами человека из подполья. Поскольку же свое достоевское подполье персонажи выражают все-таки чеховскими словами, то приходится удивляться тому, как, оказывается, близки между собой Достоевский и Чехов.

Однако наступает момент, когда в фильме достоевщину пошли намазывать по третьему разу (а там и по четвертому, и по пятому), и никакого нового знания не возникает, образ не углубляется, и восклицаешь: да зачем же этот натурализм без развития? Как если бы Достоевский написал роман не о Раскольникове, а о семействе Мармеладовых, — кто-нибудь готов был бы прочитать о них целый роман, где эти застывшие образы живут в одном и том же подполье на десятках страниц? Зачем нагромождать однообразные «доки», когда давно придуман рецепт: найдите «осколок бутылочного стекла» и предъявите лунный свет.

Вот тут возникает третий ряд фильма, гранатовый. Когда треть фильма уже миновала, и отношения в основном между действующими лицами выяснены, появляется персонаж Яны Иртеньевой — Дуня Эфрос. На фоне зеленой лесной листвы и одежд светлых тонов других героев, Дунино красное платье мощно притягивает внимание и заставляет вспомнить знаменитую красную шаль Джулии Ламберт из Моэмовского «Театра». В этом платье Дуня кажется сказочной героиней или аристократкой, вышедшей из другого исторического времени, да хоть из шекспировских хроник. Она и в самом деле другая, она не такая, как они, Чеховы, и эти красивые молодые братья, не говоря уж об отце, становятся похожи на плохо обработанные колоды на ее фоне. Она настолько другая, что даже кажется живой лошадью на сцене, — не потому, что актриса не может сыграть, а потому, она играет некое иное существо. Как-то Михаил Барышников сказал про Фреда Астера: «Мы все танцуем, но Фред делает что-то еще». Яна Иртеньева тоже делает «что-то еще», отчего мы понимаем, что это вторая главная роль в этом фильме, и что, наверное, фильм вовсе не про дурацкое семейство Антона Чехова, а … про что же этот фильм?

И вот конфликт между Антоном и Дуней, и вот размолвка и невозможность на людях объясниться, и общая, семейством, игра в лото в беседке, когда начинается робкое примирение, но все Антоново семейство, включая и самого Антона, сбивается на гаерский тон, не забыв помянуть и ничтожность женщины, и «этих евреев», и вообще несусветный бред. И вопрос Дуни, не из-за денег ли Антон собирался жениться, а Антон в ответ молчит, молчит… Он молчит и не решается признаться, что невесту любит, но только вместе с приданым. И снова и в который раз Дуня принимает решения, на которые любимый ею Антон Чехов не способен, она расстается с ним и навсегда исчезает в ночи.

Семейство же Чеховых остается пить чай в беседке, и я вспоминаю, как Мариэтта Чудакова заметила, что когда чеховские герои в споре доходят до решительных вопросов, за которыми должен следовать выбор, они тихонько сворачивают в сторону, разряжая обстановку вопросом: «А не попить ли нам чаю?».

В условном споре наших героев Дуня совершает мужской поступок, ставя вопрос жестко: «Быть или не быть?», — на что Антон женственно уклоняется от определенности, предлагая попить чаю. Как же тут не вспомнить достоевского человека из подполья с его «или миру пропасть или мне чаю не напиться?». Интересно, что для достоевского человека «попить чаю» — это решительный выбор, это поступок, а для чеховского человека — это ускользание от выбора, отказ от поступка.

Когда Дуня скрылась в ночи, фильм вовсе не закончился, но осталось печальное чувство, что ушел самый главный герой (ладно, героиня), а мы остались с людьми второго и третьего сорта.

Так о чём этот фильм? О том, как трудно русским и евреям понять друг друга?

Мне не совсем ясно, как видел Михаил Угаров роль Дуни, думаю,  она должна была стать одним из зеркал, в которых бы отразилась личность Антона Чехова.

Однако произошло неожиданное: в силу своего таланта Яна Иртеньева превращает свою героиню сначала в одну из двух главных ролей фильма, а потом, по мере приближения развязки, Дуня обходит, как скакун на ипподроме, своего партнера и становится ведущей.

Как в рассказе Картасара про аксолотля, наш взгляд выворачивается наизнанку, наш зрительский центр тяжести смещается, теперь мы не на Дуню смотрим глазами Антона, а на будущего гения русской литературы смотрим через призму цельного характера молодой еврейки.

Ах, проигрывает на ее фоне Антон Павлович, проигрывает!

Все же чеховское семейство вместе выглядит просто неприлично. Да, да, все эти знаменитые чеховско-достоевские терзания, которые в русской культуре имеют высокий статус  достижений интеллигентской рефлексии, кажутся просто социальной психопатией на фоне цельности и ясности характера еврейской девушки.

Твердость  Антона и его решительность, с которой он тащит на себе свое безумное семейство, воспринимаются как качества второго сорта на фоне Дуниной способности совершать поступки.

Фильм Михаила Угарова — это гимн еврейской девушке, страстной, умной, готовой к самопожертвованию, но не готовой предать себя и свои идеалы. Она врывается, как сверкающая звезда, в болезненный мир русской культуры, освещает его новым, непривычным для нас образом, и мы обнаруживаем, что из-под позолоты просвечивает всего лишь серебро, а то и мельхиор, и даже, что «тургеневская девушка» — это просто русская девушка, достигшая высот Юдифи или Эстер.

Героиня Яны Иртеньевой, как комета, совершает оборот вокруг семейства Чеховых и уносится прочь сверкать в иных местах, оставляя нас с сиротливым чувством, что наш удел — скромно наслаждаться болезненными гениальностями русской культуры.

Игорь Жордан

————
Читайте про то, как ЕДУТ ЛЕЧИТЬСЯ К ОЛЬГЕ В КАРМИЭЛЬ

НА ВСЕ СПЕКТАКЛИ И КОНЦЕРТЫ купить билеты в кассе «Браво»

Фоторепортажи на нашей странице Новости Кармиэля на Фeйсбуке